Прошла еще одна неделя. Всего лишь неделя. Целая неделя. Время на станции шло весьма абстрактно. За неделю могло ничего не произойти, а могла перевернуться чья-то жизнь. За эту произошло многое. И отвратительная авария, и приятное Рождество. Алиша перестала спать в своей комнате, потому что боялась оставаться в темноте. Она готовила, потом дарила и даже получала подарки. Работала в лаборатории. Пряталась от других пробудившихся там же, а временами общалась, вылезая чтобы поесть или поспать. Настроение стало расшатанным и беспокойным из-за постоянного опасения, что что-то сломается. И иногда менялось несколько раз за пару минут.

Этот день от предыдущих отличался только тем, что укоротил еще на сутки подготовку к Дню Рождения Хавьера. И тем, что с утра в ячейке обнаружилась таблетка памяти. Еще одна. Предыдущую Алиша так и не выпила.

И эту вроде как уже откладывать было некуда. Она будто служила напоминанием, что избавляться от них бесполезно и они все равно появляются снова. Вроде как, от прошлого не убежишь. И приходится снова играть в азартную игру под названием "плакать или краснеть".

Игра в бутылочку, приглашение на кофе или школьные обзывательства? Что выпадет в тот раз? Если в этом есть какая-то последовательность. Чередование хорошего и плохого, то теперь надо ждать худшего. С другой стороны статистических данных мало. но если брать все воспоминания, то мало кому показали что-то радостное. Но ценная информация находилась даже среди мрачного.

Поэтому Алиша снова гипнотизировала таблетку, сжимая её в мокрых от нервов пальцах. В библиотеке никого не было, как обычно. Ученая, конечно, могла предпочесть лабораторию, но там она работала. Это была святыня, где царил дух сосредоточенности и важности. И нечего его было перебивать чем-то другим. Пустая библиотека подходила куда лучше.

Алиша смотрела на таблетку, а таблетка вообще смотреть не могла, потому что была всего лишь таблеткой. Так что осознав бессмысленность этой игры в гляделки, ученая одним резким движением закинула капсулу в рот и проглотила.

- Мисс Кавендиш, у вас какие-то проблемы?
Ты обожгла взглядом пожилого мужчину в белом халате, остановившегося у твоего рабочего стола. Он был худощав, на его голове аккуратно выложены оставшиеся несколько седых волос.
- А вы сами не видите? Это не лаборатория! Это не оборудование, а детские игрушки! Что я смогу с таким сделать?!
Кустистые седые брови мужчины вскинулись вверх и вновь опали, почти перекрывая его верхнее веко.
- Таковы условия. Не забывайте, что у вас может не оказаться вообще никакого оборудования. Возможно, вам придется с нуля собирать микроскоп, по новой открывать клетку, впервые узнавать, какие бывают аминокислоты. Может случится и так, что вы никогда…
- Это не наука, это издевательство!
- Мисс Кавендиш, я прошу вас…
- Я ученый. Ученый! – вскочив с места, ты отбросила на стол очки. – Я должна заниматься наукой, а это? Что мне делать с этим?! Дайте мне нормальные реактивы!
- Не нравится – уходи, - бросил парень из-за соседнего стола. – Можно подумать, ты последний ученый на планете.
- Вот именно, - вторила ему соседка слева. В светлой просторной комнате, заполненной рабочими столами с микроскопами, сидели человек двадцать в лабораторных халатах, перчатках и очках, но кроме этих двоих, никто больше ничего не сказал. Остальные, казалось, были увлечены работой, а может, и шептались между собой, только за стуком собственного сердца их шепот был неразличим.
Ты и правда хотела уйти. Больше всего на свете! Выйти из этой комнаты, спуститься вниз, в беседку, достать из нагрудного кармана рубашки маленькую прохладную флягу… Твой взгляд упал на лабораторные весы на столе. Не слишком ли дорого стоит эта так называемая новая жизнь?
- Мисс Кавендиш, продолжайте работу или покиньте кабинет, - проговорил пожилой мужчина.

Распахнув глаза, Алиша сглотнула комок, застрявший в горле. Снова все происходившее там было слишком реальным. Снова общее осуждение неприятно липло к девушке сквозь воспоминание. Снова ощущение, что она себя не знала пронизывало насквозь.

Зато кое-что там было знакомым уже и по станции. Желание выпить. Только в воспоминании оно было сильнее во много раз. Выходило на передний план, затмевая всё. Там Алиша не была профессионалом. Она могла устроить истерику посреди занятия. Так ужасно себя повести и хотеть отделаться от этого самым легким путём.

Это знание далось ей очень тяжело. Комок в горле в конце концов стал буквально невыносимым, а из глаз на стол покатилась сначала одна единственная слеза. А потом Алиша по-настоящему разрыдалась. Мало было передряг на станции, так кто-то распределил её воспоминания таким образом. Решил, что она должна это знать как можно раньше. Зачем, черт возьми? Чтобы чувствовать себя такой мерзкой и неправильной? Такой глупой?

У нее возникло дежавю. Минуту назад в воспоминании она хотела приложиться к бутылочке из нагрудного кармана. Теперь хотелось сделать то же самое. Только вот алкоголя у нее больше не было. Карманы были пустыми. Остатки водки были допиты после катастрофы.

Простого решения в этот раз не было. И от этого Алиша разрыдалась еще сильнее.

Слёзы текли по щекам, капали на футболку, а Алиша будто не собиралась останавливаться. Хорошо, что пришла в библиотеку. В лаборатории плохо плакать. В лаборатории нужно работать, а не реветь, как дурочка. Вообще быть дурочкой и реветь - тоже плохо, но когда так обидно, как иначе?

Как иначе, когда ты вела себя, словно идиотка распоследняя. Кричала на какого-то пожилого человека. Хотела все бросить и сбежать от проблем пить. Осознание, что ты вел себя не только правильно и хорошо, слишком больно бьет, когда ты умница-ученая. Алиша ведь требовала этого от других, но сама в прошлом, как оказывается, не соответствовала собственным идеалам. Причем не единожды...

Мысли о том, что библиотека хороша для рыданий, стали неактуальными, как только между стеллажами, где сидела Алиша, появилась Айрис. Девушка подняла на почти незнакомую новенькую заплаканные глаза. Стало так неловко. Вообще-то библиотека - это не комната для рыданий. Тут книжки читают. Нормальные, порядочные девочки.

- В порядке, - хрипло заявила Алиша и шмыгнула носом, вытирая рукавом рубашки глаза.

Ученая прикрыла лицо руками, перед этим кивнув на просьбу присесть рядом. Было очень стыдно. От этого тоже хотелось плакать, из-за чего Алиша снова хныкнула и шмыгнула носом. Голос Айрис правда действовал как-то успокаивающе. Знакомо. По-родному. Странно. И с каким-то жутким акцентом. Прям как у самой Алиши.

- Все в порядке, тебе точно не о чем беспокоиться, - сказала она совсем не жизнеутверждающим тоном, еще раз шмыгнув носом, но хотя бы убрав руки с заплаканного лица. - Ты правда, зная, что тебе осталось жить два часа, пошла бы кусать Александра? Он сделал тебе что-то плохое? - обеспокоенно спросила Алиша.

Садовник был немного странным пареньком. Специфичным. С Тайлером, например, перекидывался какими-то дурацкими подколками вместо того, чтоб на работе сосредоточиться. Но вряд ли он мог сделать что-то настолько плохое, чтобы единственной мыслью перед смертью была бы месть ему. Разбирайся Алиша в людях получше, она бы скорее спросила не встречаются ли Александр и Айрис, но ученая не разбиралась в людях. Совсем. Поэтому приняла все буквально. И решила, что если такую милую девушку, похожую на саму Алишу, обижают, то обязательно надо помочь. Это у ученой есть те, кто её защитят. Но не у всех ведь пробудившихся есть такие близкие люди. Особенно двухметровые и мускулистые.

- А я не знаю, что сделала бы, если бы осталось два часа, - задумчиво произнесла Алиша.

Пошла бы к Хавьеру? К Тайлеру? Попыталась всеми силами обезвредить бомбу? Заперлась в лаборатории? Выпила бы черного и съела синего? Или пошла бы и попыталась уснуть, чтобы не видеть собственной кончины?

Точный ответ Алиша не знала. Зато эта тема была отличным способом перевести неудобную, про плачь. Она пока была не готова делиться причиной своих слёз. Вдруг для Айрис это окажется мелочью, их не достойной. И тогда станет еще обиднее. Лучше потом рассказать кому-нибудь близкому, например... Нет, пожалуй, лучше это вообще никому не рассказывать. Ерунда. Хоть и обидная.

Мысли о том, что она плакала из-за обиды, снова напомнила Алише о её поведении в воспоминании, и она снова притихла, глотая комок, застрявший в горле. Нельзя было так себя вести. А Алиша вела... И вот сейчас тоже. В библиотеке плакать было нельзя. Но почему-то очень хотелось.