Элвин проснулся неожиданно резко: открыл глаза без сна ни в одном из них, ни в правом ни в левом, словно что-то заставило его пробудиться — то ли чей-то голос, то ли ворчание внутреннего зверя. Такое с ним случалось лишь единожды, когда обнаружил себя в неизвестном месте, в неизвестное время при неизвестных обстоятельствах. Наверное, и раньше такое бывало, мужчина бы дал профессиональное заключение по сему поводу, если бы был профессионалом в области психологии, сна и чего-там-еще-профессионалом-нужно-быть. Снов не видел, хотя может и видел, но не помнил. С момента пробуждения на станции Майерс не стал пока гордым обладателем ни одного сновидения, что несколько напрягало, поскольку, как ему думалось, у всех приличных людей должны быть сны. Он же лишь ложился на кровать, закрывал глаза — открывал глаза: «Доброе утро, станция».

Агроном с минуту полежал на кушетке, осознавая себя и происходящее вокруг. Тело отзывалось всеми членами, что не могло не радовать, главный также был на месте и в довольно приподнятом настроении. Мужчина хрипло вздохнул: и чего ему дома не сиделось? Наверняка, где-то там у него была нормальная жизнь, за пределами станции. Нормальный дом, с выходом и входом, с близкими людьми и садом-огородом, что еще нужно среднестатистическому агроному для счастья? Проблема таилась в другом. Он не был уверен была ли у него жизнь когда-то там, в минувшие тридцать три года, за непроницаемым барьером стен из пластика, металла и стекла. Какой она была? Какой она должна была быть?
На бесцельные страдания и метания ума и сердца мужчина выделил себе ровно полторы минуты: больше он не смог бы перенести даже в компании матерых страдальцев и психологов. А что печалиться и предаваться бесцельным размышлениям? В любом случае, помочь они не могли от слова «совсем». Ну, полежишь ты в обнимку с подушкой в непринужденно-привлекательной позе, размышляя о тленности бытия, дальше что? Помидоры, так сказать, сами себя не посеют, не польют и не съедят. Помидорам в его «рабочий библии» был посвящен немалый такой, пузатенький раздел. Кто бы мог подумать? Он и агроном.

Мужчина резким собранным движением поднялся с кровати. Спал он, по привычке, обнаженным, аккуратно складывая немногочисленную одежду на пол рядом с изголовьем. Немногочисленную, выглядящую как униформа какой-нибудь космической станции или тюрьмы, но вполне себе удобную и не маркую, что Майерса радовало. Ему вообще не нравилось все вычурное и бесполезное. Во всем должен быть смысл и цель. Мужчина опустил взгляд, бегло осматривая покрытую светлыми волосами грудь, живот, руки, ноги. Все было на месте, что опять же приносило некую приятную составляющую в его не наполненную откровенной феерией жизнь пленника. По плану была зарядка, туалет, водные процедуры и завтрак. Если то, что им подавалось на станции (ага, официантами в строгих фраках и на серебряных подносах), можно было назвать едой. Элвин называл. И ел, довольный простотой и незатейливостью. Наверное, из него получился бы неплохой военный: выправка, форма, следование распорядку и рациональность. Вполне могло быть, что в той, несуществующей жизнью за (над или под) стенами, карьера вояки входила в часть его биографии. Вполне могло быть.
- Хм, - мужчина остановил взгляд на том месте, где вчера, что он отчетливо помнил и точно знал — любовь к следованию сформированному набору действий не подводила — были оставлены: рубашка, штаны, нижнее белье и носки, аккуратно сложенные и разглаженные, дабы не мялись. Взгляд хоть и остановился на месте, поискал вокруг, преследуемый голосом разума, шепчущим: «Ты знаешь, что оно должно быть там», ничего не обнаружил.
-  Что за? - агроном поднялся с кровати и присел на корточки рядом. Весь комплект его непритязательной одежды пропал.
- Что? - Майерс не был склонен к многословию и бессмысленным вопросам, однако степень его удивления нарастала в геометрической прогрессии. Он заглянул под кровать, тщательно осмотрел кровать, стол, все поверхности в комнате, заглянул в ванную. Ничего. К вящему удивлению и недовольству обнаружилась пропажа и еще одного личного предмета — мыла.
- Какого? - риторические вопросы, не принося понимания, хотя бы стабилизировали мироощущение, рушащееся под напором суровой реальности. Либо станция, окончательно потеряв всякий стыд и совесть, записалась в число фетишистов-извращенцев и сперла его одежду и мыло (вместе с трусами!). Либо на станции завелся тот самый фетишист-извращенец. В конце-концов, даже на маленькой станции с, буквально, парой человек обитателей должен был быть собственный ценный фрукт эдакого толка - персональный извращенец -  ячейка они общества или нет?

Мужчина задумчиво почесал подбородок, расправляя бороду. Кому вообще в здравом уме придет в голову тырить его одежду? Его любимую одежду. Первый из двух комплектов. И мыло. Что должно было прийти человеку в голову?
- Минутку, - Элвин развернулся к двери. Приблизившись, он обнаружил, что та открыта, притом что вчера, совершенно точно, была закрыта. Без возможности доступа снаружи, плюс, доступ никому из знакомых по станции он не давал. То есть, либо замок взломали, либо станция заглотила его немногочисленную собственность не подавившись, либо он банально сходил с ума и в порыве несвойственной страсти к эксгибиционизму вчера разделся где-то еще и, наверное, с голодухи сожрал мыло. Майерс опустил взгляд на мускулистый живот. Тот признаков наличия неавторизированного рациона не подавал, молча как партизан.
- Какого? - несколько сбитый с толку, обитатель съехавшей с катушки станции поднял взгляд, буравя им дверь, как если бы с минуты на минуту ожидалось пришествие компании развеселых соседей, кричащих что-то о дурацком розыгрыше.